Неточные совпадения
— А-а-а! Слыхом не слыхать, видом не видать, а
русский дух… как это там в
сказке… забыл! М-мае п-па-чтенье! — вскричал вдруг знакомый голос.
Его очень
русское лицо «удалого добра молодца»
сказки очень картинно, и говорит он так сказочно, что минуту, две даже Клим Самгин слушает его внимательно, с завистью к силе, к разнообразию его чувствований.
Но особенно хорошо сказывала она стихи о том, как богородица ходила по мукам земным, как она увещевала разбойницу «князь-барыню» Енгалычеву не бить, не грабить
русских людей; стихи про Алексея божия человека, про Ивана-воина;
сказки о премудрой Василисе, о Попе-Козле и божьем крестнике; страшные были о Марфе Посаднице, о Бабе Усте, атамане разбойников, о Марии, грешнице египетской, о печалях матери разбойника;
сказок, былей и стихов она знала бесчисленно много.
Все относящееся до обуздания вошло, так сказать, в интимную обстановку моей жизни, примелькалось, как плоский
русский пейзаж, прислушалось, как
сказка старой няньки, и этого, мне кажется, совершенно достаточно, чтоб объяснить то равнодушие, с которым я отношусь к обуздывательной среде и к вопросам, ее волнующим.
Во главе первых в Москве стояли «Московский телеграф», «Зритель» Давыдова, «Свет и тени» Пушкарева, ежемесячная «
Русская мысль», «
Русские ведомости», которые со страхом печатали Щедрина, писавшего
сказки и басни, как Эзоп, и корреспонденции из Берлина Иоллоса, описывавшего под видом заграничной жизни
русскую, сюда еще можно было причислить «
Русский курьер», когда он был под редакцией В.А. Гольцева, и впоследствии газету «Курьер».
— Да; вот заметьте себе, много, много в этом скудости, а мне от этого пахнэло
русским духом. Я вспомнил эту старуху, и стало таково и бодро и приятно, и это бережи моей отрадная награда. Живите, государи мои, люди
русские в ладу со своею старою
сказкой. Чудная вещь старая
сказка! Горе тому, у кого ее не будет под старость! Для вас вот эти прутики старушек ударяют монотонно; но для меня с них каплет сладких сказаний источник!.. О, как бы я желал умереть в мире с моею старою
сказкой.
Ему не очень хотелось возражать ей, было жалко и её и себя, жалко все эти
сказки, приятные сердцу, но — надо было показать, что и он тоже знает кое-что: он знал настоящий
русский народ, живущий в Окуровском, Гнилищенском, Мямлинском и Дрёмовском уездах Воргородской губернии.
Знаменитые в народных
сказках и древних преданиях дремучие леса Муромские и доныне пользуются неоспоримым правом — воспламенять воображение
русских поэтов.
Очевидно, что жители Востока распространили в Астрахани и между
русскими особенную охоту к слушанью и рассказыванью
сказок.
Ходя по
русской земле, зашла эта
сказка и в семью покойного
русского немца Иогана Норка.
Хорошо было смотреть на него в тот час, — стал он важен и даже суров, голос его осел, углубился, говорит он плавно и певуче, точно апостол читает, лицо к небу обратил, и глаза у него округлились. Стоит он на коленях, но ростом словно больше стал. Начал я слушать речь его с улыбкой и недоверием, но вскоре вспомнил книгу Антония —
русскую историю — и как бы снова раскрылась она предо мною. Он мне свою
сказку чудесную поёт, а я за этой
сказкой по книге слежу — всё идет верно, только смысл другой.
Не стучит, не гремит, ни копытом говорит, безмолвно, беззвучно по синему небу стрелой калено́й несется олень златорогий… [Златорогий олень, как олицетворение солнца, нередко встречается в старинных песнях,
сказках и преданиях
русского Севера.] Без огня он горит, без крыльев летит, на какую тварь ни взглянет, тварь возрадуется… Тот олень златорогий — око и образ светлого бога Ярилы — красное солнце…
Это чувство погруженности в ничто, сознание онтологического своего ничтожества, жутко и мучительно, — бездонная пропасть внушает ужас даже в
сказках (этот мотив встречается и в
русской народной
сказке).
Подробнее см.: Трубецкой Е. Н. «Иное царство» и его искатели в
русской народной
сказкеЛитературная учеба.
Самым ходом исторических событий понуждаются люди хотеть иного царства [Выражение «иное» (или «новое») царство» — встречается в
русских народных
сказках.
Нелепость этой
сказки, имеющей следы польского происхождения, была бы очевидна для всякого
русского, знающего, что никаких князей Владимирских с XIV столетия не бывало, но во Франции, где об России, ее истории и внутренней жизни знали не больше, как о каком-нибудь персидском или другом азиатском государстве, слухи о Владимирской принцессе не могли казаться нелепыми, особенно если их поддерживали если не сам польский посланник, Михаил Огинский, то такие польские знаменитости, как, например, княгиня Сангушко.
Его восточное происхождение делало эту
сказку несколько более вероятной. Как бы то ни было, но «
русский князь» был героем сезона.
— Я слушаю, мне даже очень интересно. Ведь это точно
сказка. Польский граф захватывает убийцу
русской княгини и обнаруживает, что вместо оставшейся в живых княжны при дворе
русской императрицы фигурирует дворовая девушка, сообщница убийцы своей барыни и барышни… Так, кажется?..
— «Зная… ваши с моим родственником» (взглянув на подпись, с изумлением): Паткуль родственник? Висельник! изменник! право, забавно! «
Русскому войску… 17/29 нынешнего месяца… в Гуммельсгофе…» Что это за
сказки? Об
русских в Лифляндии перестали и поминать. Едва ли не ушли они в Россию. Чего ему хочется?
Проходили месяцы, пока министр удостаивался доклада. В глубине души это была настоящая
русская помещица. По вечерам Елизавета Петровна была окружена бабами и истопником, которые тешили ее
сказками и народными прибаутками. От балов она переходила к томительному богослужению, от охоты к «богомольным походам». Она благоговела перед духовенством и часто жила в Москве.
— Что за вздор ты городишь? Чухонские девки!
Русские! Ринген! Далека песня!.. Только этой присказки недоставало в твоей
сказке. А я, глупец, развесил уши и слушаю твои выдумки, будто дело! По крайней мере благодарен тебе за утешение.